«Ф.И. Шаляпин о политике и политиках»

О Фёдоре Ивановиче Шаляпине я услыхал впервые от своего отца, когда мы возвращались зимой из детсада, приближаясь к нашему жилью на улице Свободы 77, году в 1951-м, может быть в начале 1952-го. В тот момент из уличного репродуктора Детского стадиона передавали пение какого-то дяди. Отец сказал, что это поёт Шаляпин. Ещё добавил мысль о недосягаемости этого артиста и что лучше его в мире никого не было из певцов. Мне было лет 6. Что он пел, не помню. Но фамилия эта запомнилась с первого раза. В дальнейшем по радио, чёрной тарелке, мне папа пару раз напоминал о трансляции записей великого певца. Кажется, первую вещь из его репертуара я осознал «Клубится волною» из «Персидских песен» А.Рубинштейна с его  медитацией, глубоким внутренним страстным чувством и некоторой отрешённостью при последнем фальцете, певшимся им в унисон с инструментальным  заключением. Исполнение не могло не запасть в душу.

Однако когда тебе повсеместно внушают: гениальный, сверхталантливый – то порой может возникнуть дух сомнения, переходящий в элемент противоречия, особенно в юном возрасте. А если прибавить, что долгие годы пение Шаляпина слушали на старых звуконосителях, то упомянутое чувство противоречия могло перейти даже в некоторый нигилизм, отрицающего всё то, что признано многими в превосходной степени. По началу, вызывала во мне сомнение появляющаяся в пении Шаляпина аффектация, выражающаяся во всхлипываниях, придыханиях, преувеличенных раздуваниях слогов «а» и «я»…

Но мало по малу количество узнаваемых мною шаляпинских исполнений увеличивалось.  Сквозь дымку и шуршание старых записей начинало просыпаться осознание чего-то значимого и неподкупно правдивого. Например, в годы учения в училище искусств (1961 – 1965) мне попался журнал «Кругозор», в конце которого по обыкновению вшивались гибкие пластинки с редкими записями. Одна из них была сцена с курантами из «Бориса Годунова» Мусоргского. Запись Шаляпина. Одно из потрясающих моих ранних открытий!

Я понял ещё 60-70 годы: оказывается, Фёдору Ивановичу все современные певцы подражают. Имелись в виду оперные звёзды середины XX века: А. Пирогов, Б. Христов, Н. Гяуров… У кого-то из них голос был сильнее шаляпинского, мощнее. Тем не менее, искусство Шаляпина выглядело в моём представлении заметно первичнее, первозданнее. Он стал законодателем целой эпохи и не только как вокалист-музыкант, но и недосягаемый драматический артист. Это общеизвестно, но до сих пор актуально, ибо в наше время, особенно в России, встречается много вокалистов и даже среди педагогов, пренебрегающих содержанием музыки, а также отсутствием потребности быть эрудированными музыкантами.

Шаляпинские интерпретации открываются мне постепенно до сих пор. Из любопытства последние годы слушал записи арий из опер западноевропейских композиторов: Беллини, Доницетти, Мейербера, Масснэ и даже Пуччини. Всё пелось на языке оригинала. Он ещё до революции был человеком мира, знавшим несколько языков, объездив с выступлениями много стран. И если, самые высшие достижения Фёдора Ивановича связаны именно с русской музыкой, то он всегда считал её частью общемировой музыкальной культуры и не ставил выше остальной. Человек, обладающий с колыбели генами гениальности, может утратить эти природные свойства, если его посетит  инертность, отсутствие  потребности в самосовершенствовании. Не таков был Шаляпин. Свои неисчерпаемые природные возможности он самореализовал не только как певец, актёр, но и как художник, скульптор, писатель, общественный деятель, муж, замечательный отец многих детей…

И вот в России произошла революция. Сильнейший слом социальной формации. Несмотря на многие, казалось бы, успехи Советской власти, личность отдельного человека была принижена. Благосостояние индивидуума на деле (не на словах большевистского руководства, конечно) считалось вторичной инстанцией. Главной целью большевистских вождей было установление коммунизма на всей Земле. Однако на нашей планете это устраивало далеко не всех. Об этом во всеуслышание на закате СССР заявляла Маргарет Тэтчер.

Много дров наломали последователи большевизма, и не только у нас. Уже лет как 15-20 раздаются голоса о необходимости устроить над русским большевизмом «Нюрнбергский процесс». Не за его какие-то бесспорные достижения, хотя и однобокие (индустриализация тяжёлой  промышленности, военная техника, ликвидация безграмотности, система всеобщего образования, многое в науке и искусстве, космос и др.), а за обесценивание жизни человека (миллионы невинно репрессированных), за игнорирование его личных устремлений и желаний; за унижение Рахманинова и Шаляпина, в конце концов.

Читая книгу «Маска и душа», написанную Шаляпиным в Париже в 1932 году, поражаешься прозорливости великого певца, оказавшимся втянутым, в своё время, так или иначе, в политические события. Первый книга эта открылась предо мной в начале девяностых, ибо лишь тогда была издана в нашей стране и оставила неизгладимый след, если не потрясение. Шестьдесят лет она оставалась неизвестной для граждан СССР, так как была сначала запрещена, а затем замолчана. Подобное творилось со многими знаковыми книгами при коммунистах. Перечень их может быть бесконечен. Поэтому «Маска и душа» до сих пор не читалась даже некоторыми моими близкими коллегами-музыкантами.

Книга эта лишний раз привлекла меня к Шаляпину не только как великому певцу, но и как к пророку, который во многом предсказывал будущее России. Всячески подчёркивая свою причастность, прежде всего, ко всему духовному, к искусству в его различных проявлениях, Шаляпин неоднократно упоминал о том, что политика не его дело: «Спрашивать меня о политике – это всё равно, что выяснить у эскимоса что он думает о сонате Бетховена»[1]. Однако такой чуткий до всех внешних явлений действительности, такой наблюдательный и любопытный человек не мог не замечать ещё в начале века начавшееся загнивание правящей верхушки Российской империи.

В результате, пишет Шаляпин: «В 1904 году стало ясно, что революционное движение гораздо глубже, чем думали. Правительство, хотя оно и опиралось на внушительную полицейскую силу, шаталось и слабело. Слабость правительства доказывала, что устои его в стране не так прочны, как это представлялось на первый взгляд, и это сознание ещё больше углубляло брожение в народе» [2]. Фёдор Иванович указывает в связи с этим на студенческие волнения, забастовки рабочих на заводах, акты терроризма. Особенно революционное движение «усилилось, заговорило громче» после поражения России в войне с Японией. Естественно, что Шаляпин, кроме оперы, выступал в различных аудиториях. В некоторых из них ощущалось  сочувствие революционным настроениям.

«Первое сильное ощущение нарастающей революции испытал я весною 1905 года в Киеве, где случай столкнул меня непосредственно с рабочими массами. Тогда я совершил „грех“, который долгое время не могли простить мне хранители „устоев“ и блюстители  „порядка“. В Киеве я в первый раз публично в концерте спел известную рабочую песню – „Дубинушку“» [3]. Там же Шаляпин узнаёт, что из Петербурга выслан циркуляр, предписывающий строго следить за его концертами. После этой песни многие зачисляют Шаляпина в крайние революционеры, а власти разыскивают певца даже в Италии тем более, что за вырученный концерт в Киеве певец отдал 3000 рублей рабочим.  Решили, что Шаляпин, таким образом, поддерживает революционеров. В ответ на подозрение полиции он отвечал: «Когда я даю деньги на хлеб, а их пропивают – не моё дело». На сей раз ему решительно удалось снять преследование.

Однако, как пишет певец, лето 1905 года было «полно событий и борьбы». А 17 октября власть уступила – «Был объявлен манифест царя о введении в России нового порядка». Новый порядок предусматривал свободу, конституцию, парламент. Но радость быстро проходит, и революция разгорается сильнее, особенно в Москве.  Шаляпину не раз приходилось петь «Дубинушку» во время первой русской революции при различной публике. Он так объяснял свой порыв: «Я не знаю, что звучало в этой песне – революция или пламенный призыв к бодрости, прославление труда, человеческого счастья и свободы. Не знаю. Я в экстазе только пел, а что за этим следует – рай или ад – я и не думал.<…> А конца гнёта я желал, а свободу я любил и тогда, как люблю теперь» [4] (с.145).

Да, свободы Шаляпину не хватало при царском режиме.  Между гениями, талантами и различными «законами» чаще всего существовало противоречие. Художник и власть, художник и вера – вечные проблемы. Вспомним: А.С.Пушкин – Николай I,  Л.Н.Толстой – русская православная церковь…  Впоследствии певец писал дочери Ирине в 1924 году о приезде в Нью-Йорк жены великого князя Кирилла из чего видно отношение его ко всяким особам свергнутого режима: «Что за чертовщина! Какая-то несовместимая глупость – пора бы им всем заткнуться, а они тут разъезжают на посмешище. Ну и идиоты же все эти царицы и цари! Впрочем, это выходит хорошо, потому что народу делается яснее и яснее, что это за цацы»[5].

«После ликвидации восстания в Москве, после успешных карательных экспедиций в деревне, после бурного периода 1-й и 2-й Дум наступило внешнее затишье»[6]. Шаляпин упоминает о возросшем благосостоянии страны. И действительно, после первой русской революции Россия развила промышленность, торговлю с её процветающим купечеством, продолжали развиваться литература и искусство с их новыми направлениями. 1913 год, год трёхсотлетия дома Романовых, по статистике был весьма успешным для самой большой империи в мире. На время политика как бы перестала быть общественной страстью и «люди занялись личными делами». Но сразу после триумфов русских оперных и балетных спектаклей в Лондоне газетчики объявили об убийстве в Сараево эрцгерцога Фердинанда. Началась Первая мировая война. Шаляпин не смог прямым путём, через Париж, поездом ехать в Россию. Пришлось вернуться в Лондон, Уговоры остаться в Лондоне надолго не подействовали: хотелось на Родину. Последовал рискованный переезд по Северному морю в Берген. Оттуда Шаляпин, через Финляндию вернулся Петербург: «Я был на родине и от одного этого был счастлив»[7].

Война, начавшаяся вроде бы благоприятно для России, перешла в затяжную. Фёдор Иванович описывает многие нюансы событий этих лет. Среди них сплетни, что больная царица «сносится с Вильгельмом II „по прямому проводу“». В том числе упоминается Григорий Распутин, который приглашал Шаляпина на свидание. Причина того не была известна.  «Он, должно быть, считал, что такие две знаменитости, как он я, между собой незнакомы…»[8] – предполагал Шаляпин, и тут же повествует о своём отказе от встречи. Вскоре – свидетельство о последующем убийстве «старца» и отречении царя от трона:

       — Ну, и царь же!…

Не понял атмосферы – провалился.

Горит Империя[9].

В этот период, после революции в феврале 1917 года, как выражается Шаляпин, «все поплыли по течению», нацепив красные ленточки, в том числе он сам. «Не скрою, надел и я. <…> Я думал: вот наступило время, когда мои боги, которых я так чтил, придут к власти, устроят жизнь хорошо —  хорошо для всех жизнь осмысленную, радостную и правильно-работную»[10].

Однако в Петербурге  начались анархия и беспредел. Была угроза целостности исторических памятников. Шаляпин вступает в «Комиссию по делам искусств». В нё вошли,  кроме Ф.И.Шаляпина,  вошли А.Н.Бенуа, М.Горький, М.В.Добужинский, К.П.Петров-Водкин, Н.К.Рерих, Н.А.Фомин. Комиссия должна была вступить в переговоры с Временным правительством об охране  памятников искусств и старины.

Одним из актов комиссии была попытка воспрепятствовать превращения площади перед Зимним дворцом в кладбище жертв февральской революции. Благодаря визиту комиссии А.Ф.Керенскому, тогдашнему министру юстиции, удалось его убедить не загромождать площадь могилами. Погибшие были похоронены на Марсовом поле.

А революция «углублялась», было близко время, когда большевики полностью выйдут на политическую авансцену. Сначала они захватывают дом балерины М.Ф.Кшесинской  и устраивают там свою штаб-квартиру, а на обширном её балконе – ораторский мостик. Выступал там и В.И.Ленин. Все они утверждали, что  дворцы тиранов и эксплуататоров должны принадлежать народу, и более того необходимо «уничтожить как гадов самих этих злостных кровопийц народных».

Шаляпин далее повествует об обеде, который устроил видный член партии кадетов М.С.Аджемов накануне Октябрьской революции. На нём присутствовал член Государственной думы В.А.Маклаков, назначенный Временным правительством послом в Париж. На обеде, говорит Шаляпин: «… сквозь веселье, смех и юмор прорывалась внутренняя печаль». А именно шутили, как вскоре всё Временное правительство будет посажено Лениным и Троцким в тюрьму. Тем не менее, сам Шаляпин признается в своей наивной надежде об укреплении и освежении России после революции. Однако Маклаков на том ужине произнёс пророческие слова: «Не будет ни одного человека, который избегнул бы в будущем страданий».[11]

После этих слов у Шаляпина возникло серьёзное сомнение в своих радужных надеждах. Оно вскоре подтвердилось наяву. Во время исполнения партии Филиппа II в опере «Дон Карлос» Верди крейсер «Аврора» дал несколько залпов по Зимнему дворцу. Как утверждала в течение 70-ти с лишним лет официальная советская пропаганда – началась новая эра человечества.  Шаляпин же заканчивает первую главу книги «Маска и душа»  под названием Моя родина: «Если бы я в эту ночь спал, я бы сказал, что проснулся я в социалистическом тумане»[12]. Следующая глава книги уже названа Под большевикам.

Десятки тысяч раз можно спросить, как и спрашивал Шаляпин, зачем была нужна революция. И действительно она сама никого не спрашивает: «Получив толчок, она прёт, когда ей вздумается»[13] (там же). Одним из объяснений сего мощного явления можно найти у людей со стороны. Одним из таких был Пабло Казальс, великий испанский виолончелист. Исходя из книги Х.М.Корредора «Беседы с Пабло Казальсом», мы узнаём о концертах музыканта в России на протяжении десяти лет вплоть до 1914 года. Каждый раз Казальс проходил унизительные досмотры на российской таможне: «Я чувствовал, что я больше не принадлежу себе, у меня было такое впечатление, что я попал в тюрьму» [14]. На вопрос Корредора, бросалась ли в глаза нищета в России, Казальс произнёс: «Она бросалась в глаза на каждом шагу, каждую минуту. Видно было, что этот несчастный народ эксплуатируют самым безжалостным образом. А на фоне общей нужды аристократы и власть имущие выставляли напоказ самую вызывающую, самую возмутительную роскошь…<…>. Когда грянула революция 1917 года, я этому нисколько не удивился»[15].

Естественно такое явление мирового значения, как социалистическая революция не может быть объяснено так просто и кратко. На различное его толкование израсходованы цистерны чернил, сломано неисчислимое количество копий. Но главное революции пришлось расплатиться миллионами и миллионами жизней своих соотечественников и граждан других государств. Шаляпин, находясь в глубокой дружбе с М.Горьким, восхищается писателем, который  в то время порицал большевистскую демагогию: «Революция, говорил он, не дебош, а благородная сила, сосредоточенная в руках трудящегося народа. Это торжество труда, стимула, двигающего мир»[16]. Но Фёдор Иванович скоро почувствовал, как Горький разочаровывался в событиях конца 1917 года и в новых деятелях революции. Сам Шаляпин – тоже.

В «Маске и душе» есть множество фрагментов большой драматической силы. Например: «Революция шла полным ходом. Власть обосновалась, укреплялась как будто и окопалась в своих твердынях, оберегаемая милиционерами, чекистами и солдатами, но жизнь, материальная жизнь людей, которым власть сулила счастье, становилась всё беднее и тяжелее. <…> В городах уже показался призрак голода. На улицах, поджав под стянутые животы все четыре ноги, сидели костлявые лошади без хозяев. Сердобольные граждане, доставая где-то клочок сена, тащили его лошади, подсовывая ей маленький кусочек жизни под морду. Но у бедной лошади глаза были уже залиты как бы коллодиумом, и она не видела и не чувствовала этого сена – умирала…  А поздно ночью или рано утром какие-то обыватели из переулков выходили с перочинными ножиками и вырезали филейные части лошади…»[17].

Тем временем большевики записали Шаляпина и его семью в буржуи, так как он красиво одевался, имел богатую обстановку дома, ценные коллекции, подаренные в том числе Горьким. Он подвергся неоднократно обыскам под предлогом обнаружить у него неугодную «литературу». Перетряхнув ковры, портьеры, подушки, заглянув в печку, молодые солдаты с ружьями и штыками ничего подозрительного не находят. Однако… всё же нашли что взять. Это 13 бутылок вина, игральные карты (непозволенный буржуазный пережиток),  пистолет…

Меня мой сын в марте 2012 года сводил в квартиру-музей Шаляпина в Москве, что на Новинском бульваре. Навсегда запомнилось нерадостные рассказы экскурсовода об уплотнении революционными властями  большой семьи Шаляпиных в две комнаты,  и  о реквизиции многого из их мебели. Было обращено внимание на массивный дубовый сервант, который был сравнительно недавно обнаружен в одном  старом подмосковном санатории, и к счастью, возвращён на старое место.

Шаляпин обратился тогда за помощью к небезызвестному революционному деятелю Г.Е.Зиновьеву, Председателю Петроградского совета, чтобы обыски  в его квартире проводились с 20 до 22 часов вечера, а не ночью (знакомый почерк будущего НКВД). Хотя, как пишет Шаляпин, дойти до высшего начальства при большевиках было также трудно, как и при старом режиме. В данном отношении Зиновьев, обещал принять меры. Но новые власти добирались и до вкладов граждан в банках. В революцию это дело в порядке вещей. В городе Ялта Совет солдатских и матросских депутатов снял с текущего счёта певца около 200000 рублей. Шаляпин спросил по пути Зиновьева не сможет ли за него похлопотать. Тот недовольно пожал плечами и сказал, что это не в его ведении. На том дело и закончилось.

И вообще Шаляпину представилось общаться  со многими деятелями Октябрьского переворота, переросшего, в самую мощную на Земле революцию. Многим он даёт короткую, но точную характеристику. Приходилось встречаться Шаляпину и с самим В.И.Лениным. Заслуживает уважения то, что автор «Маски и души» не поносит огульно вождя мирового пролетариата, а  анализирует его деятельность и даже пытается в чём-то объяснить его позицию. Он пишет: «Не могу быть до такой степени слепым и пристрастным, чтобы не заметить, что в самой глубокой основе большевистского движения лежало какое-то стремление к действительному переустройству жизни на более справедливых, как казалось Ленину, началах. Не простые же это были в конце концов «воры и супостаты»[18]. Но беда в том, по мнению Шаляпина, что большевики не унизили себя до  постройки обыкновенного человеческого здания, а непременно захотели возвести Вавилонскую башню. Хотели идти семимильными шагами, непременно выметая остатки старого мира.

 Была революционная такая песня «Отречемся от старого мира» на основе французского гимна «Марсельеза», которую транслировали  в праздники по советскому радио, кажется, до Брежнева. От этого мира отрекались не раз и не в одном государстве (наряду с Россией – Китай, Камбоджа, Иран и др.). История не раз сказала, что это путь  никуда.

Мне вспомнился в связи с этим  анекдот, возможно от 60-х или 70-х годов, про русского солдата, который умел «выпевать»  при помощи задницы-соловья «Боже, царя храни», а позднее  (после революции) ему предложили подобрать  таким же манером мелодию нового гимна «Интернационал» и приказали докладывать об успехах.

— Ну, как дела, красноармеец Сидоров? – спрашивает комиссар.

— Да вроде сначала всё ладом, но как дойду  до слов «Мы наш, мы новый мир построим» – так и диарея пробирает.

Но вернёмся к  Ленину в ощущении Шаляпина. Музыковед Е.А.Грошева разыскала высказывание Шаляпина о Ленине в интервью, данной одной из французских газет: «Я видел великого вождя один раз по поводу вопроса, связанного с театром. Он произвёл на меня впечатление человека необыкновенного ума. Признаться, он даже ошеломил меня своей способностью понимать с полуслова все вопросы, которые перед ним ставились. <…> Поверьте, это мозг был необыкновенный!»[19].

Сейчас, когда открывается так много  различных архивов, о Ленине у многих меняются представлении о нём. Но едва ли кто, из склонных к анализу людей будет сомневаться в отсутствии у Ленина огромного  интеллекта. Другое дело, что интеллект этот был часто направлен в сторону усиления жестокой диктатуры. Более того, Ленин явился её воплощением, воплощением «диктатуры пролетариата».

«Лес рубят – щепки летят» – гласит русская пословица. Щепки летели при красном терроре значительно больше, чем допускал здравый смысл. Шаляпин и это отразил в книге. Он рассказывает, как в Петрограде были арестованы два великих князя. Один из них был выдающийся историк. Горький не смог их отстоять у Петроградского чека, и им грозила смерть. Горький      поехал к Ленину и убедил его освободить их. Ленин даёт распоряжение о немедленном их освобождении. Посылает Горького с бумагой в Петроград. Но… «Какой-то московский чекист по телефону сообщил о милости  Ленина в Петербург, и петербургские чекисты поспешили ночью расстрелять людей, которых на утро ждало освобождение… Горький буквально заболел от ужаса».[20]

И так часто бывало на протяжении многих периодов советской власти вплоть до эпохи Хрущёва. В своё время ещё Ф.М.Достоевский в романе «Бесы» заметил такую черту в русском народе как лакейство. Лакейство перед  барами, лакейство перед начальством, в том числе – перед коммунистическим. Аналогичный случай с чекистами из Петрограда: хотели выслужиться, и по святости (читай: по зверству) превзойти самого Папу Римского.

У поэта Д.Бедного Шаляпин встречал и И.В.Сталина. И он признаётся, что не подозревал в нём преемника Ленина. «Но тогда я почувствовал, что этот человек в некотором смысле особенный. Он говорил мало, с довольно сильным кавказским акцентом. Но всё что он говорил, звучало очень веско – может быть по тому, что это было коротко.

— Нужно, чтоб они бросили ломать дурака, а сдэлали то, о чём было уже говорэно много раз. Шаляпин понял, что этот человек шутить не будет и если нужно «мягко, как мягка его беззвучная поступь лезгина в мягких сапогах, и станцует, и взорвёт Храм Христа Спасителя, почту, телеграф – что угодно» [21].

Также с перевесом негатива Шаляпин характеризовал Л.Д.Троцкого, у которого просил прибавить паёк артистам Мариинского театра. На просьбу певца Троцкий парировал:

«Неужели вы думаете, товарищ, что я не понимаю, что значит, когда не хватает хлеба? Но не могу же я поставить на одну линию солдата, сидящего в траншеях, с балериной, весело улыбающейся и танцующей на сцене»[22]. В другом месте книги Шаляпин упоминает, что Троцкий призывал в театрах прекратить праздные забавы, радостные зрелища, так как народ на фронте и гибнет в окопах.

Ф.Э.Дзержинский охарактеризован автором «Маски», как и Ленин, вполне объективно: «Дзержинский произвёл на меня человека сановитого, солидного и убеждённого. <…>. Когда я пригляделся к нему, я подумал, что это революционер настоящий, фанатик, революции импонирующий. В деле борьбы с контрреволюцией для него, очевидно не существует ни отца, ни матери, ни сына ни св.Духа»[23]. В то же время Шаляпину «железный Феликс» не показался раз и навсегда «заморозивший губы в линию ненависти».

 Л.Б.Каменев, М.В.Фрунзе, С.М.Будённый, К.Е.Ворошилов и другие руководители СССР упоминаются в книге Шаляпина.  Каждый вполне реалистично, без предвзятостей. Однако среди ленинско-сталинского окружения наиболее позитивную роль играл безусловно нарком просвещения А.В.Луначарский (наряду с Г.В.Чичериным), который являлся своего рода буфером между левацкими инициативами разрушения лакеев-прислужников руководства ВКП(б) и проблемами сохранения духовно-художественного наследия России.

При всём критическом отношении к большевистской практике первых лет революции, мы восхищаемся необыкновенной эрудицией этого человека, его эстетической концентрированностью. Но ему было, ой как нелегко. Неизбежность крайнего вандализма в окружающей реальности тех лет вступала в противоречие с натурой образованнейшей личности. Его называли интеллигентом среди большевиков и большевиком среди интеллигентов. И если под интеллигентностью можно понимать приверженность к широкому спектру умственной деятельности, склонностью к рефлексии, то это соответствовало сущности Луначарского. Если же интеллигентность определить, как прирождённую потребность блюсти всеобщее благоденствие – то участие Анатолия Васильевича в правительстве Ленина, а затем и Сталина отнюдь не до конца стыковывается  со вторым определением.

С одной стороны Шаляпин пишет, что Луначарский его не раз выручал. К примеру, тогда, когда солдаты без мандата грабили московскую квартиру певца и увезли сундук с подарками от поклонников, в том числе с серебряными  ковшами, то нарком написал охранное удостоверение от 17 декабря 1917 года, которое в том числе гласило: «Имущество это никакой реквизиции подлежать не может и представляет собою ценную коллекцию, находящуюся под покровительством Рабочего и Крестьянского  правительства. Народный комиссар по просвещению А.В.Луначарский»[24].

Луначарский при его обширнейших знаниях литературы и театра, в том числе и оперного, не мог не ценить огромный шаляпинский вклад в отечественное и мировое искусство. В статье «Шаляпин в „Дон Кихоте“» он так характеризует великого артиста: «Шаляпин, вероятно, при всех условиях остался бы бессмертным не только в рассказах современников. Уже изобретение граммофона дало Шаляпину и ему подобным весьма почётное и прямое бессмертие и необычайное распространение.  Но оставить бессмертным только свой голос для такого синтетического артиста, каким считают Шаляпина, разумеется, недостаточно. Пришёл кинематограф, пришёл звуковой кинематограф – и наконец, великий бас, тонкий художник-вокалист, исключительный гримёр, неподражаемый мим, потрясающий трагик, уморительный комик – Фёдор Шаляпин – смог обеспечить своё бессмертие во всей полноте и сложности производимых его игрой» [25]. (Решили привести столь длинную цитату, чтобы продемонстрировать образец литературного стиля Луначарского, точность его определений).

Однако дальше в статье идёт критика фильма, в том числе его режиссёров-постановщиков Г.Пабста и П.Морана. Автор рецензии в целом считает, что в фильме от концепций Сервантеса остались «какие-то разрозненные тени», а «художественно целое, в котором Шаляпин выступил как важнейший элемент, оказалось очень неблагоприятным, и во всяком случае Шаляпину не удалось его исправить своим художественным влиянием»[26]. Далее идёт критика уже самого певца и уже потому, что поёт «по-оперному» в опере Ж.Массне (а ещё как?).  Несмотря на то, что фильм в целом имел, за рядом исключений, ошеломляющий успех на Западе, Луначарский же утверждает о симптоме неуспеха в «глубочайшем равнодушии и скуке публики». В свою очередь В.Э.Мейерхольд также отмечал «несмелость, невнятность и слащавость» новоиспечённого артиста кино. В чём же всё-таки основная причины резкой критики представителей советской художественной общественности?

Открывают завесу слова из заключительной части статьи Луначарского. В результате мы можем сказать: с другой стороны разжалованный нарком (направлен перед смертью послом в Испанию) вынужден был оставаться  в сущности большевиком, зависимым от руководства СССР. Вот эти слова: «Конечно, в Советском Союзе нет нужды хлопотать о создании такого памятника Шаляпину, из-за  корысти покинувшему свою великую родину в самые решающие годы её истории»[27]. Вот и всё.

Шаляпин не возвратился в Россию, будучи отправлен на продолжительные гастроли. Он не захотел отказываться от свободы творчества и быта, которые он приобрёл на Западе и которые потерял бы, вернувшись в СССР. Из-за невозвращения он в 1927 году был лишён звания Народного артиста. Более того, против великого певца была мобилизована целая армия советских борзописцев, обвинявших его в «погоне за длинным рублём», помощи белогвардейцам, в предательстве родины…

Им здорово «подпевал» пролетарский поэт-новатор В.Маяковский:

И песня

                                и стих –

                                                         это бомба и знамя.

И голос певца

                                    подымает класс,

и тот,

                       кто сегодня

                                        поёт не с нами,

тот

                       против нас.

Маяковский призывал Народного артиста республики «катиться ко всем чертям». (Кстати, автор поэмы «Хорошо» также по-хамски обращался и с другим знаменитым артистом Л.В.Собиновым, обзывая его «Леонидом Лоэнгриновичем», несмотря на то, что последний остался в Советской России).

Но что особенно явилось для Шаляпина огромной болью – то вынужденное сближение М.Горького со Сталиным и его окружением. В результате близкие друзья начали различно понимать и оценивать реальную обстановку в России. А именно: «…все эти русские мужики Алексеевы, Мамонтовы, Сапожниковы, Сабашниковы, Третьяковы, Морозовы, Щукины – какие всё это козыри в игре нации. Ну а теперь это – кулаки, вредный элемент, подлежащий беспощадному искоренению!.. А я никак не могу отказаться  перед их талантами и культурными заслугами. И как обидно мне знать теперь, что они считаются врагами народа, которых надо бить, и что эту мысль, оказывается, разделяет мой первый друг Горький…» [28].

Шаляпин подчёркивает о постепенной трансформации социалистов  предреволюционного периода с их искренностью и простотой в людей насквозь лживых в период установления советской власти: «Лгут на митингах, лгут в газетах, лгут в учреждениях и организациях. Лгут в пустяках и также легко лгут, когда дело идёт о жизни невинных людей»[29]. К сожалению, Горький был причастен, если ко лжи на все сто – то уж к полуправде того времени наверняка.

Шаляпин как в воду глядел. Действительно, если вспомнить всю историю жизни в СССР даже послевоенного времени, то ложь витала на каждом шагу, а также повсеместное умалчивание правды и навязывание мысли, которая принадлежала какому-нибудь дяде из ЦК ВКП(б). Жизни не хватит, чтобы перечислить все примеры и доказательства этих глобальных бедствий. Но как ни горько сознавать: России  больше, чем на 70 лет  была уготована именно такая судьба. Но как писал Б.Садырин: «Ушли в прошлое печальной памяти времена. Более полувека о Шаляпине говорят свободно, без оглядки. Сейчас прежней боязни и в помине нет: гений преодолел все преграды»[30]. Более того, он начал преодолевать их ещё раньше. Помните начало данной статьи? Я в 1951 году слышал впервые Шалянина, на улице! А ведь был ещё жив диктатор Сталин. Голос русского гения полностью не смогли заглушить даже  те суровые времена.

Культура разных стран, в том числе и России, испытывали периоды подъёмов и упадка. Сейчас принято рассуждать об упадке общей культуры в России. Думается, что с этим можно согласиться лишь частично, ибо на каждом шагу появляются новые таланты при пока скромном улучшении демографической обстановки, финансовой поддержки государства и немногочисленных меценатов. Да и сам Фёдор Иванович Шаляпин говорил: «ИСКУССТВО МОЖЕТ ПЕРЕЖИВАТЬ УПАДОК, НО ОНО ВЕЧНО КАК САМА ЖИЗНЬ» [31]

Кандидат искусствоведения А.Н.Захваткин

                                    Примечания: